О СЪЕМКАХ В «МАЛЕНЬКОЙ ВЕРЕ»
– Единственный человек, который знал, что он хочет от картины, – режиссер Василий Пичул. Он старше меня всего на год, но он был настолько по-житейски мудр, что я его считал старшим товарищем. Мы снимали в Жданове, сейчас это Мариуполь: море, белый пароход, солнце, рябина на коньяке, которая была в округе выпита нашей съемочной группой за неделю. Мы получали удовольствие. После первого курса мои однокурсники драили Щукинское театральное училище, а я – снимался в кино.
О РАБОТЕ С ЭЛЬДАРОМ РЯЗАНОВЫМ
– Это 1993 год. Позвонил ассистент по актерам картины «Предсказание». Они еще не спросили, готов ли я сниматься у Эльдара Рязанова, а я уже кричал – «Да!»
Рязанов – отдельная планета. Я к нему присматривался. И тут такое счастье мне привалило. В Ленком Марку Захарову прислали письмо с просьбой отпустить начинающее дарование сниматься к мэтру. Марк Анатольевич мне разрешение дал.
О ТОМ, ПОЧЕМУ МАРК ЗАХАРОВ НЕ СНИМАЛ ЕГО В СВОИХ ФИЛЬМАХ
– Мне трудно это проанализировать. К сожалению, мы были с ним на дистанции, я не был любимым актером Захарова – это очевидно.
Я помню, меня пригласили в Ленком в 1990-м году и через лет семь, после съемок у Рязанова, Пичула, еще где-то, у меня было всего две роли: Король в «Гамлете» и главный сочинитель в «Юноне и Авось». Потом декорации «Гамлета» сгорели, и его сняли. Для студента Соколова два спектакля в легендарном Ленкоме – это круто. Но человека, который уже к тому времени имел на боевом счету порядка тридцати картин, главных ролей, – било по самолюбию. Я разговаривал с Марком Захаровым. Он всегда говорил очень теплые слова, но работу не давал.
О РАБОТЕ С МАРКОМ ВАРШАВЕРОМ
– Марк Борисович знает театр как никто, более 40 лет он работает в Ленкоме. Он сам когда-то был актером. Поэтому то, что у Ленкома есть Варшавер, – это счастье.
Марк Борисович дал мне возможность поставить спектакль «Любовь». Периодически поступают предложения. Надеюсь, мы продолжим эту деятельность.
О СВОИХ РЕЖИССЕРСКИХ АМБИЦИЯХ
– Я ж не зря заканчивал Высшие курсы сценаристов и режиссеров, деньги за это платил. Надо же как-то возвращать, реализовывать. (Улыбается.) Сейчас в голове киноистория.
О 90-Х ГОДАХ
– Меня очень веселит, когда о 90-х говорят люди, которым нет тридцати, которые не нюхали этого времени, не знают, что там происходило. Почему я начал говорить по поводу своего образования? Потому что мне кажется, что для того, чтобы что-то делать, надо знать. И я глубоко убежден, что у многих знаний объективных нет. И это видно на экране.
О ТОМ, ЧТО БЕСИТ В ФИЛЬМАХ ПРО 90-Е ГОДЫ
– Здесь много составляющих. Во-первых, никто еще пока не прекратил переделывать историю. Во-вторых, на жареное больше клюют. Это ступенчатая система. Ты одну закидываешь как бы версию, потом на ней строишь вторую, потом третью – и петелька за крючочек, и пошло-поехало. Это как суд над Вайнштейном. Бедный. Что, разве этого не было? Было. А почему сейчас? Проверили, сработало. Ага, заглотил крючок. Смотрите, сколько сразу всплыло жертв. Ах, как неожиданно было всё, а мы об этом не знали. Здесь – то же самое.
О СВОЕМ ОТНОШЕНИИ К ВОЗВРАЩЕНИЮ СМЕРНОЙ КАЗНИ
– Положительно. Ведь какая цель службы – перевоспитать и вернуть людей в общество. Есть те, кто не возвращаются. Посмотрите, сколько рецидивов, сколько еще приносят беды бывшие заключенные, к сожалению. И это очень непростой, тяжелый разговор.
О ПЛАНАХ
– Я заканчиваю съемки у Кима Дружинина в сериале «10 дней до весны». Новый театральный проект замесили. Не в Ленкоме. А с 1 сентября – в школу, у меня второй курс в Институте театрального искусства Кобзона. Есть потрясающие ребята, хотелось бы не ошибиться. Как мой худрук говорил, для того, чтобы выпустить одного актера, нужно держать весь курс.
(Зоя Игумнова, «Известия», 10.07.23)